О биографии самой Катаевой известно с ее слов: "Я педагог-дефектолог. Сменила несколько профессий. Последние десять лет сижу дома. "Анти-Ахматова" - первый литературный опыт".
После выхода "Анти-Ахматовой" на Катаеву обрушился поток язвительных, злых публикаций. "Вот оно что - дефектолог! Понятное дело, она на нахождении дефектов сдвинулась. Точно так же Фрейд работал с сексуально озабоченными невротиками и думал, что весь мир такой. Ну что сказать? Профзаболевание". Три следующие книги ("Другой Пастернак: Личная жизнь. Тема и варьяции", "Пушкин. Ревность", "Отмена рабства: Анти-Ахматова-2") Катаева выпускала уже в ореоле скандальной славы...
- Вы развенчали Ахматову, Пастернака... Кто на очереди?
- Я не серийный... развенчиватель. К тому же Ахматову развенчать до конца не удалось, а с Пастернаком такой задачи не стояло, над ним изначально никакого венца не наблюдалось. Кроме поэтического, разумеется. Но тут я самый трепетный его поклонник. Ахматовский пьедестал качается, но качать еще долго, и, конечно, не усилиями одного человека. "Анти-Ахматова" - она или наполовину черная, или наполовину белая. Это зависит от восприятия. Для меня эта книга - совсем не черная. Как "Другой Пастернак" - это плач о несостоявшейся у него любви, так и "Анти-Ахматова" - гимн тому, чем могла бы стать Анна Ахматова, если б не проявила столько злого своеволия. Оба моих героя - трагедийные персонажи. В трагедиях не развенчивают, в них погибают.
- По профессии вы не филолог. Как получилось, что занялись исследованием писательских биографий?
- В моих исследованиях филологический аспект занимал минимальное место. Да и сами мои герои - да, изучают их чаще всего филологи, но, скажем так, потребляют разве филологи? Книжки читать не возбраняется никому. Я обращалась к тем, кто много читал об Ахматовой (или читал мало, но откуда-то знал, насколько она по своим человеческим качествам достойна быть национальной святыней) или что-то знал о семейных неурядицах Пастернака со слов одной из потерпевших сторон. Скорее уж, если говорить не по существу моих книг, то меня надо упрекать в том, что я не профессиональный культуролог, взявшись за Ахматову, и не профессиональный психолог или сексолог, взявшись за клубок семейных отношений Пастернака. Но для меня такие нападки - самые безболезненные: мои книги - не научные труды.
- Почему для первого опыта в жанре антибиографии вы выбрали именно Анну Ахматову?
- Против Ахматовой я шла с рогатиной, защищая не себя - меня она не трогала, я ею не интересовалась, - а я заступалась за тысячи обманутых. Да какие тысячи! - миллионы. Вы же не станете отрицать, что Анна Ахматова - это всенародное достояние, образец нравственного, интеллектуального и прочего совершенства? Если б было не так, не было бы столько шума от "развенчания". В общем, это не было "первым опытом", как-то сознательно отобранной темой. Просто стала записывать комментарии к упоминаниям об Ахматовой в мемуарной литературе, в публицистике, везде, где люди, русские люди, наследники великой русской литературы, соотечественники действительно великих россиян, не могли найти лучшего, чтобы обозначить идеал, как упомянуть Анну Ахматову. Вот каждому такому ахматовскому апологету я оппонировала, каждому огрызалась, каждому хотела раскрыть глаза и усовестить. Ахматова же - невыдуманный миф, он крепкий, живой, процветающий. С ним бороться - как с Голиафом.
- У вас немало претензий к внутреннему облику Анны Ахматовой. Но вы признаете ее литературный масштаб? Попросту говоря, считаете ли вы Ахматову великим поэтом?
- Не считаю. И во мнении своем совсем не одинока, больше того - нахожусь в весьма достойной, даже блестящей компании. Михаила Бахтина, к примеру. И в человеческом, и в поэтическом величии он ей отказывал. Хотя много весьма уважаемых людей считают ее великим поэтом, в том числе и тех, кто не обманывается касательно того, что Ахматова - это больше, чем поэт. Если б она была просто поэтом, не мифом, в первую очередь мифом, место ее на небосклоне русской поэзии было б гораздо более скромным. Я признаю ее великой личностью. Титаническая, непрекращающаяся работа над выстраиванием собственного имиджа сама по себе, если отстраниться от того, что он оказался напрасным и когда-то она все-таки займет свое истинное место, не может не вызывать восхищения.
- По вашему мнению, Ахматова виновата в том, что не спасла Мура - сына Цветаевой. Почему вы считаете, что она была обязана это сделать? В ту пору в Ташкенте находились и Лидия Чуковская, и Фаина Раневская. Они тоже ничем не помогли Муру, но к ним у вас претензий нет, а к Ахматовой есть.
- Никто из упомянутых вами дам не претендовал быть Марине Цветаевой сестрой. Никто не сказал о себе, о Цветаевой и еще о двух своих товарищах, что их в мире, во всем мире,- всего четверо. Кто ж об их детях позаботится, случись что, если не кто-то еще из четверки? Пастернак тоже особенно бурно не хлопотал, но хотя бы перед женой казнился. Ахматова же поджала губки - "обычный панельный парижский мальчишка". Париж бы взорвался, если б по панелям толпой такие мальчишки ходили.
- Вы обвиняете Ахматову во всех смертных грехах - лени, зависти, гордыне, скупости, жадности... Под вашим пером она просто скопище всех пороков. Такой взгляд на Ахматову мне представляется очень пристрастным. Чем эта пристрастность продиктована?
- Я вовсе не пристрастна. Если б Ахматова была просто ленива, мелочна, труслива, меня бы это совсем не взволновало, и я не увидела бы причины писать об этом книгу, выставлять недостатки дамы напоказ. Она не обязана быть другой, и черты ее характера - ее личные проблемы. Но в том-то и дело, что она СЧИТАЕТСЯ мужественной, жертвенной, бескорыстной и пр. Все ее достоинства, которые мне предлагает миф о ней, я исследую. Соответствуют ли они реальности? Как возникли? Кто их ввел в оборот? То есть иду наоборот: выискиваю достоинства, которые оказываются мнимыми, а не копаюсь в недостатках.
- Положим, Ахматова действительно творила миф о себе. Но это обычное поведение для большого поэта. Разве есть в этом что-то предосудительное?
- Придумывать себе жизнь свойственно не только поэтам, большим и малым. Насколько предосудительно? Наверное, зависит от того, что, сколько и с какой целью придумывали. Пушкин, например, занимался жизнетворчеством для того, чтобы оградить свою реальную жизнь от любопытства "черни". Выдать ожидающим ожидаемое, а свое личное оставить для своего сугубо личного пользования. Против такого права не поспоришь. Ахматова не придумывала, она - обманывала.
- Пастернак получился у вас слабеньким мужичонкой, этаким подкаблучником. Его личная жизнь препарирована именно под этим углом. Скажите, вы заранее создаете концепцию, а затем под нее подбираете документальный материал или наоборот?
- Пастернак не подкаблучник. Ни одна женщина не добилась от него того, что действительно хотела заставить его сделать. Он бросил Евгению и не женился на Ольге. Женой, как и хотела, осталась Зинаида, но только потому, что она фактически умерла со смертью старшего сына, и ее безжизненность равнялась жизненности Пастернака. То есть ему не с чем было бороться, тем более нечему подчиняться. Ну а то, что он ежеминутно не бил кулаком по столу, так это и не самый главный признак хозяина в семье.
Теперь о том, когда приходит концепция. Всегда знаю все с самого начала. До смешного. Описываю отношения в мельчайших деталях, реконструирую, как будто стою за занавеской, и - надо же - нахожу документальные подтверждения! Обычно они меня даже не радуют, а наоборот: я думала, что угадала, а, оказывается, так оно и было. Не имеет значения, насколько глубоко этот источник информации был спрятан. Впрочем, это же мой метод: я работаю только с самыми общеизвестными источниками, принципиально не докапываюсь ни до каких тайн, принципиально не пользуюсь секретами, которые мне могут - до сих пор! - сообщить очевидцы. Это ведь все не слишком далекие истории, живы люди, полные тайн. Но я работаю со всеобщим знанием, с тем, что общеизвестно. Общеизвестно же, что Ахматова была любящей, страдающей матерью? Да? Ну так это не так... И так далее.
- В жизнеописании великих людей, по-вашему, не должно быть запретных тем?
- Абсолютно не должно. Ну что "запретного" сейчас можно откопать о Шекспире? Найди хоть что - и всё будет обогащать существующую картину. Его ли личности, эпохи ли, нас ли самих. Если великий был действительно велик, то и разрыв между "низменностями" его земной жизни и высотами, куда улетел его дух, будет еще более впечатляющим. Ведь он свое "запретное" все знал, и либо смирялся, либо боролся, преодолевал, сосуществовал - в общем, картина получается все более объемной. Хотя я, например, биографии хоть и люблю, но - как отдельный, самостоятельный жанр. Когда это действительно необычно прожитые жизни, удивительные характеры - скорее, я люблю просто хорошо написанные биографии. А любимые авторы как личности, как правило, меня не особенно интересуют.
- Для вас существуют этические границы при вторжении в личную жизнь выдающихся писателей, художников, композиторов? Если эти границы вы признаете, то каковы они?
- Разумеется, признаю. Эти границы есть, и они существуют до тех пор, пока их есть кому защищать. Самому ли "писателю, художнику, композитору", его близким, его поклонникам. И защищать эти границы они могут только одним: не выставлять того, что они считают личным, находящимся внутри этих важных для них этических границ, на всеобщее обозрение. Как только что-то становится общеизвестным - граница сразу передвигается, включая в себя всех тех, кому стало известно, кому сообщили. Знающим нельзя запретить думать, интерпретировать, соглашаться или выдвигать свои версии, это уже права других людей.
- Вы не вводите в научный оборот никаких новых сведений об Ахматовой и Пастернаке. Ваш метод - толкование, точнее даже - перетолкование известных фактов. В чем, на ваш взгляд, достоинства и недостатки такого метода?
- Шекспир тоже не придумывал новых сюжетов. Перетолковывал старые. Мои книги - не научные. Я даже фотографию на "Другого Пастернака" дала самую "нелитературоведскую". На "Анти-Ахматовой" я слишком на какую-то восторженную славистку была похожа... Но это - фотографии. Есть же еще и тексты. Надежды увидеть "научные" открытия убиваются с первой же страницы. Недостатки: повторить мой метод невозможно. "Анти-Ахматова" - тупиковая ветвь методологии. Форма, продиктованная уникальностью случая. Достоинства: даже самые ярые противники признают, что, плюясь и скрежеща зубами, прочитывали мои книги залпом. Мне есть над чем работать еще, но вот этого уже никто не отнимет. Увлекательность - это такая эфемерная материя, с трудом признаваемая за достоинство профессионалами, но на самом деле так мало кому дающаяся.
- Вы выносите писателям моральные приговоры. Вы бы рискнули сделать это при их жизни? На ваш взгляд, корректно ли это - осуждать человека, который заведомо не может вам ответить?
- При жизни Ахматовой - не стала бы. Ждала бы, что она уйдет в монастырь и сама раскается. Шутка. А если серьезно, то меньше всего хотела бы оказаться на пересечении каких-то жизненных кругов с нею. Более тяжелой, лживой, деспотической атмосферы, которая возникала везде, где была она, трудно себе представить. Но ее жизнь - это вопрос ее совести. Зачем ей было бы выносить приговоры при жизни? Воспитывать ее, чтоб исправилась? Тем более что она, я думаю, сама выносила себе приговоры, может, и посуровее моих. Я разговаривала с теми, кто читал о ней книжки и как-то не присматривался, что черное - это черное, принимал все на веру.
- Вы пишете, что сбрасывание кого бы то ни было с корабля современности не ваша цель. А что ваша цель?
- На корабле пусть стоят. Пусть красуются. И пусть про Анну Андреевну Ахматову все знают, какая она была кудесница. Работа ведь была ею проведена огромная!
- Как бы вы отнеслись к тому автору, который написал бы книгу "Анти-Пушкин"? Вы сами, часом, не собираетесь выпустить в свет такое сочинение?
- О Пушкине книгу - вернее, набросок, эссе - я уже выпустила. Она совсем не "анти". А если кто-то напишет "анти", то... просто невозможно себе представить, чем могла бы быть интересна такая книга. Есть "Прогулки с Пушкиным" Абрама Терца. Знаете, в английских школах могут дать задание: написать работу, защитить какого-то отпетого мерзавца. Или представить заведомого героя в неприглядном свете. Так и в труде про "эротические ножки" (ну да, эротические, а почему бы им и не быть эротическими, а что, теперь эротического не существует?) - одна натужная риторика, старательно поставленные знаки "минус" перед всем, что автор знает о Пушкине. И коммерчески все это провальные проекты.
- Подробности личной жизни Ахматовой и Пастернака возбуждают обывательское любопытство. Плебс всегда с особым сладострастием читает страницы, в которых великие предстают людьми, не лишенными слабостей, недостатков, а то и моральных пороков. "Он мал, как мы, он мерзок, как мы!" - на это Пушкин, как мы помним, ответил: "Врете, подлецы! Он мал и мерзок не так, как вы, - иначе". Вы не согласны с Пушкиным?
- Ахматова, к сожалению, была "мала и мерзка" - право, не хочется сейчас ругаться, здесь другие нужны слова - очень обыденно. Ну ничего величественного и возвышающего в ее обманах не было. Вот ведь в чем печаль. И еще. Я не думаю, что "малости" и "мерзости" как-то умаляют действительно великого человека. Я бы даже сказала наоборот: так называемые положительные биографии, гладкие и не вдохновенные, где величие великого человека показано так, как оно видится обывателю - вот что действительно, на мой взгляд, является оскорблением памяти великих.
Когда в 2007 году вышла ее книга "Анти-Ахматова", разразился скандал. Читатели были шокированы. Автор "Анти-Ахматовой" собрал в книге цитаты из документальных источников и скомпоновал их таким образом, чтобы показать, какой бездарной, злой и завистливой была Анна Андреевна. Потом настала очередь Бориса Пастернака. В книге "Другой Пастернак" Катаева описала его отношения с Евгенией Лурье, Зинаидой Нейгауз и Ольгой Ивинской.
На вопрос, не собирается ли она заняться развенчанием Александра Сергеевича Пушкина, Катаева отвечает: "Жизнь Пушкина увлекательна, события ее можно толковать без устали и разнообразно. К тому, что есть Пушкин, это не прибавит и не отнимет ничего. Он славен не тем".